Замещающий ребенок. Случай из практики. Игрушка.
Часть третья.
Сразу хочу предупредить, что данная статья не нарушает конфиденциальности. Во-первых, от клиентки, случай которой напоминает случай, описанный мной, получено разрешение и она в курсе этой статьи. Во-вторых, случай скорее собирательный, так как я уже и раньше работала с подобным. Изменено очень многое.
Окончание.
И вот отпуск кончился. Саша пришла. Она сразу показалась мне очень взволнованной. И, сделав небольшой дайджест летних событий, она перешла к волнующей теме.
Две недели назад она с Мишей ездила на несколько дней в одну из Скандинавских стран – просто погулять. Миша, несмотря на то, что уже школьник, всегда брал с собой свою любимую игрушку – зверька Масика неясной наружности. Саша посадила Масика ему в кроватку, когда Мише еще не было и полугода. И с тех пор он всегда был с ним - спал с ним, ел с ним, читал с ним, и путешествовал. Уже несколько раз зверька реанимировали – зашивали потертости, пришивали хвостик. Он поблек, похудел, потерял местами мех, но был по-прежнему самым любимым.
В этот раз, как обычно, он поехал с ними. И, когда они уже приехали в другой город, и почти уже добрались до места, где планировали остановиться, Миша, как будто что-то вспомнив, полез в свой рюкзак и не обнаружил там зверька. «А где Масик? Наверно, я забыл его в поезде», - сказал он испуганно. И, недолго думая, они, как были с вещами, побежали на вокзал. Бежать пришлось минут двадцать, да и прошло уже около часу, надежды было мало. Саша тоже была очень взволнована и ворчала на Мишу, хотя и очень жалела его. Что-то подобное было и у нее в детстве, но тогда все обошлось и ее игрушка по-прежнему существует.
Когда они прибежали на вокзал, пробежали его насквозь и выбежали на платформу, огляделись, поезда уже не было. «Масик! Нет!», - закричал Миша и зарыдал. Его крик прямо как по сердцу резанул, вспоминала Саша. Миша стал винить себя во всем, она успокаивала его. А сама думала: «Не может так быть, чтобы ничего нельзя было сделать». Обегав камеры хранения, справочные бюро, оставив заявки, они ушли с вокзала. Дальше для нее все происходило, как в тумане. Миша постепенно успокоился, но был грустный. И иногда спрашивал, найдем мы Масика или нет. Саша говорила, что надежда есть. Вернувшись домой, Саша еще несколько дней пыталась что-то предпринять – ездила к поезду, общалась в камерах хранения и справочных вокзала, но зверек пропал бесследно. «Скорее всего, он выглядел уже таким непрезентабельным и потертым, что его никто и не думал сохранять, нашли и выкинули, как мусор».
Это были факты, которые рассказала Саша. Рассказывая все это, она дрожала и была очень взволнована. Она призналась, что у нее сложилось ощущение, что она переживает за игрушку гораздо больше, чем ее сын. Он уже играл с другими игрушками, бегал с друзьями, а Саша ни о чем не могла думать, ходила как потерянная. Как будто она утратила что-то большее, чем маленького игрушечного зверька, говорила она. Как будто что-то очень родное. «Иногда я представляла, как мы с Мишей выходим из поезда, а он, такой маленький и молчаливый, такой родной, любимый и несчастный, застрявший между стеной и сиденьем, испуганно смотрит нам вслед, а может даже зовет тонким голосом и пытается нас остановить. А мы не слышим!», рыдала она.
«Почему, почему я не могу упокоиться?». Не видя тут ничего лучше, чем присоединиться к ее горю и поддержать ее, я расспрашивала Сашу про поиски, по то, какие могут быть еще варианты, предложила ей привести Мише ее, Сашину, детскую игрушку. Она согласилась, сказав, что в этом что-то есть – они оба потертые и оба много пережили. А еще я высказала предположение, что возможно этот случай - это возможность поговорить с сыном на тему разлуки, утраты. Ведь это очень важная тема. Саша услышала, как мне показалось. На этом и расстались.
На следующей встрече Саша была уже спокойней и сообщила мне, что они нашли по интернету такого же зверька, но он находился в стране ближнего зарубежья, и был в единственном экземпляре. И, чтобы достать его, нужно было «заморочиться», как сказала Саша. Но она уже договорилась и скоро он будет с ними! Она радовалась. Сообщила Мише и мужу, который, к слову сказать, тоже принимал активное участие в поисках. Теперь они все вместе не могли решить, кто это будет и какое имя ему дать? Это тот самый Масик, только он возродился? Или это брат Масика? Интересно, что сама Саша склонялась к брату. А Миша с папой склонялись к тому, что это тот же самый. А иначе зачем надо было такого же искать. Миша иногда еще спрашивал, не найдется ли его старый Масик.
Разговор с сыном про утрату и разлуку не состоялся.
Прошло еще несколько встреч. Про зверька говорили редко. Событие как-то отошло на второй план. Пока на одной из встреч она не призналась, что Масика привезли, но что она совсем не испытала никакого облегчения. Он был такой же, как тот их Масик, но это был не он. Так было для Саши. Миша и папа признали его за Масика и он сразу перекочевал к Мише в кровать.
Но Саша, читая Мише по вечерам книги и наблюдая рядом с ним Масика, никак, по ее словам, не могла привыкнуть к нему, что-то сопротивлялось внутри. Она даже злилась теперь на себя – надо было все-таки принять ту потерю, поговорить с сыном, раз он уже успокаивался и был готов согласиться с пропажей. А теперь столько непонятного! Причем непонятно было только Саше. Все как-то разобрались с этим, а она никак не могла успокоиться.
И вот на одной встрече…
Она пришла и прямо сразу начала рассказывать про то, что на днях услышала где-то отрывок из книги «Замещающий ребенок» Поро Морриса. И решила почитать. Она сразу нашла книгу и прочитала несколько глав, и книга ее взволновала. Он даже вспомнила, как я когда-то сказала ей про имя. В это же вечер, сидя рядом с кроватью сына, слушая, как он что-то рассказывал ей, она обратила внимание на Масика. Она смотрела на него пристально, и тут «как будто что-то ударило ее по голове» и «аж сердце забилось в горле».
Масик, забытый тогда в поезде, был не Масиком. Тот родной и любимый, оставленный ей, которого она потом так безутешно и безрезультатно пыталась спасти, «оживить» - был ее первым ребенком. Тем самым, которого у нее тогда забрали в роддоме. Который сначала был ее, слушал ее песни, ходил с ними и с мужем за «приданным», а потом вдруг случилась беда и она потеряла его. «Я родила его прямо в общей палате, на кровати, все было, как во сне. Потом его забрали и унесли. И больше я не видела его никогда. И не пыталась даже. Я оставила его там. Пыталась убедить себя, что ничего и не было», - вспоминала она и плакала.
И как-то постепенно стало все раскручиваться в ее голове. «Как клубок ниток», сказала она. «И выходит, что Миша и есть – «замещающий ребенок», - вспомнила она про книгу. «И имя это же. И всегда он должен был быть идеальным. А еще я так и думала всегда раньше про него, про Мишу, не как про человека, а как про проект «рождение ребенка», который мне все-таки удался!» - не унималась она.
Потом немного успокоилась, помолчала и сказала: «На следующий день, когда я снова сидела с Мишей перед сном, слушала, как он читает книгу, как обнимает Масика. Одна нога его высунулась из под одеяла. Я посмотрела на нее и вдруг поймала себя на мысли, что вот эту его ногу я как будто и не замечала никогда…Как он уже вырос. Я погладила его, и еле сдержала слезы – просто сидела и смотрела на него какими-то иными глазами. Узнавала его».
Наши встречи с Сашей еще продолжаются. Она корит себя за то, что пропустила столько времени в каком-то бреду. Опять вернулось: «Я столько мучила его раньше и не могла понять, как это остановить. А он терпел. Столько времени потеряно!». Но теперь она увидела Мишу – живого, любимого, настоящего.
Ей предстоит еще отгоревать по ее потерянному ребенку. Нам нужно будет еще много разбираться. Но расклейка, о которой я писала раньше, произошла. И книга, и Масик сыграли свою роль. Они легли на подготовленную в процессе работы почву...
«Я пережил свою смерть прежде, чем прожил свою жизнь. Мой семилетний брат умер от менингита за три года до моего рождения. Это потрясло мать до самой глубины души… Родители справились с безысходностью только после моего рождения, но скорбь продолжала переполнять их. Уже во чреве матери я чувствовал их тоску, и мой плод плавал в адской плаценте. Их горе так и не отпустило меня. Я глубоко переживал это навязанное присутствие [моего брата], как будто меня обделили любовью…Этот умерший брат, чей призрак встретил меня, носил имя Сальвадор – как мой отец и я, и это не случайно…Я научился жить, заполняя вакуум любви, которая мне в действительности не предназначалась…». (С.Дали, 1973, с.12-13).
И вот отпуск кончился. Саша пришла. Она сразу показалась мне очень взволнованной. И, сделав небольшой дайджест летних событий, она перешла к волнующей теме.
Две недели назад она с Мишей ездила на несколько дней в одну из Скандинавских стран – просто погулять. Миша, несмотря на то, что уже школьник, всегда брал с собой свою любимую игрушку – зверька Масика неясной наружности. Саша посадила Масика ему в кроватку, когда Мише еще не было и полугода. И с тех пор он всегда был с ним - спал с ним, ел с ним, читал с ним, и путешествовал. Уже несколько раз зверька реанимировали – зашивали потертости, пришивали хвостик. Он поблек, похудел, потерял местами мех, но был по-прежнему самым любимым.
В этот раз, как обычно, он поехал с ними. И, когда они уже приехали в другой город, и почти уже добрались до места, где планировали остановиться, Миша, как будто что-то вспомнив, полез в свой рюкзак и не обнаружил там зверька. «А где Масик? Наверно, я забыл его в поезде», - сказал он испуганно. И, недолго думая, они, как были с вещами, побежали на вокзал. Бежать пришлось минут двадцать, да и прошло уже около часу, надежды было мало. Саша тоже была очень взволнована и ворчала на Мишу, хотя и очень жалела его. Что-то подобное было и у нее в детстве, но тогда все обошлось и ее игрушка по-прежнему существует.
Когда они прибежали на вокзал, пробежали его насквозь и выбежали на платформу, огляделись, поезда уже не было. «Масик! Нет!», - закричал Миша и зарыдал. Его крик прямо как по сердцу резанул, вспоминала Саша. Миша стал винить себя во всем, она успокаивала его. А сама думала: «Не может так быть, чтобы ничего нельзя было сделать». Обегав камеры хранения, справочные бюро, оставив заявки, они ушли с вокзала. Дальше для нее все происходило, как в тумане. Миша постепенно успокоился, но был грустный. И иногда спрашивал, найдем мы Масика или нет. Саша говорила, что надежда есть. Вернувшись домой, Саша еще несколько дней пыталась что-то предпринять – ездила к поезду, общалась в камерах хранения и справочных вокзала, но зверек пропал бесследно. «Скорее всего, он выглядел уже таким непрезентабельным и потертым, что его никто и не думал сохранять, нашли и выкинули, как мусор».
Это были факты, которые рассказала Саша. Рассказывая все это, она дрожала и была очень взволнована. Она призналась, что у нее сложилось ощущение, что она переживает за игрушку гораздо больше, чем ее сын. Он уже играл с другими игрушками, бегал с друзьями, а Саша ни о чем не могла думать, ходила как потерянная. Как будто она утратила что-то большее, чем маленького игрушечного зверька, говорила она. Как будто что-то очень родное. «Иногда я представляла, как мы с Мишей выходим из поезда, а он, такой маленький и молчаливый, такой родной, любимый и несчастный, застрявший между стеной и сиденьем, испуганно смотрит нам вслед, а может даже зовет тонким голосом и пытается нас остановить. А мы не слышим!», рыдала она.
«Почему, почему я не могу упокоиться?». Не видя тут ничего лучше, чем присоединиться к ее горю и поддержать ее, я расспрашивала Сашу про поиски, по то, какие могут быть еще варианты, предложила ей привести Мише ее, Сашину, детскую игрушку. Она согласилась, сказав, что в этом что-то есть – они оба потертые и оба много пережили. А еще я высказала предположение, что возможно этот случай - это возможность поговорить с сыном на тему разлуки, утраты. Ведь это очень важная тема. Саша услышала, как мне показалось. На этом и расстались.
На следующей встрече Саша была уже спокойней и сообщила мне, что они нашли по интернету такого же зверька, но он находился в стране ближнего зарубежья, и был в единственном экземпляре. И, чтобы достать его, нужно было «заморочиться», как сказала Саша. Но она уже договорилась и скоро он будет с ними! Она радовалась. Сообщила Мише и мужу, который, к слову сказать, тоже принимал активное участие в поисках. Теперь они все вместе не могли решить, кто это будет и какое имя ему дать? Это тот самый Масик, только он возродился? Или это брат Масика? Интересно, что сама Саша склонялась к брату. А Миша с папой склонялись к тому, что это тот же самый. А иначе зачем надо было такого же искать. Миша иногда еще спрашивал, не найдется ли его старый Масик.
Разговор с сыном про утрату и разлуку не состоялся.
Прошло еще несколько встреч. Про зверька говорили редко. Событие как-то отошло на второй план. Пока на одной из встреч она не призналась, что Масика привезли, но что она совсем не испытала никакого облегчения. Он был такой же, как тот их Масик, но это был не он. Так было для Саши. Миша и папа признали его за Масика и он сразу перекочевал к Мише в кровать.
Но Саша, читая Мише по вечерам книги и наблюдая рядом с ним Масика, никак, по ее словам, не могла привыкнуть к нему, что-то сопротивлялось внутри. Она даже злилась теперь на себя – надо было все-таки принять ту потерю, поговорить с сыном, раз он уже успокаивался и был готов согласиться с пропажей. А теперь столько непонятного! Причем непонятно было только Саше. Все как-то разобрались с этим, а она никак не могла успокоиться.
И вот на одной встрече…
Она пришла и прямо сразу начала рассказывать про то, что на днях услышала где-то отрывок из книги «Замещающий ребенок» Поро Морриса. И решила почитать. Она сразу нашла книгу и прочитала несколько глав, и книга ее взволновала. Он даже вспомнила, как я когда-то сказала ей про имя. В это же вечер, сидя рядом с кроватью сына, слушая, как он что-то рассказывал ей, она обратила внимание на Масика. Она смотрела на него пристально, и тут «как будто что-то ударило ее по голове» и «аж сердце забилось в горле».
Масик, забытый тогда в поезде, был не Масиком. Тот родной и любимый, оставленный ей, которого она потом так безутешно и безрезультатно пыталась спасти, «оживить» - был ее первым ребенком. Тем самым, которого у нее тогда забрали в роддоме. Который сначала был ее, слушал ее песни, ходил с ними и с мужем за «приданным», а потом вдруг случилась беда и она потеряла его. «Я родила его прямо в общей палате, на кровати, все было, как во сне. Потом его забрали и унесли. И больше я не видела его никогда. И не пыталась даже. Я оставила его там. Пыталась убедить себя, что ничего и не было», - вспоминала она и плакала.
И как-то постепенно стало все раскручиваться в ее голове. «Как клубок ниток», сказала она. «И выходит, что Миша и есть – «замещающий ребенок», - вспомнила она про книгу. «И имя это же. И всегда он должен был быть идеальным. А еще я так и думала всегда раньше про него, про Мишу, не как про человека, а как про проект «рождение ребенка», который мне все-таки удался!» - не унималась она.
Потом немного успокоилась, помолчала и сказала: «На следующий день, когда я снова сидела с Мишей перед сном, слушала, как он читает книгу, как обнимает Масика. Одна нога его высунулась из под одеяла. Я посмотрела на нее и вдруг поймала себя на мысли, что вот эту его ногу я как будто и не замечала никогда…Как он уже вырос. Я погладила его, и еле сдержала слезы – просто сидела и смотрела на него какими-то иными глазами. Узнавала его».
Наши встречи с Сашей еще продолжаются. Она корит себя за то, что пропустила столько времени в каком-то бреду. Опять вернулось: «Я столько мучила его раньше и не могла понять, как это остановить. А он терпел. Столько времени потеряно!». Но теперь она увидела Мишу – живого, любимого, настоящего.
Ей предстоит еще отгоревать по ее потерянному ребенку. Нам нужно будет еще много разбираться. Но расклейка, о которой я писала раньше, произошла. И книга, и Масик сыграли свою роль. Они легли на подготовленную в процессе работы почву...
«Я пережил свою смерть прежде, чем прожил свою жизнь. Мой семилетний брат умер от менингита за три года до моего рождения. Это потрясло мать до самой глубины души… Родители справились с безысходностью только после моего рождения, но скорбь продолжала переполнять их. Уже во чреве матери я чувствовал их тоску, и мой плод плавал в адской плаценте. Их горе так и не отпустило меня. Я глубоко переживал это навязанное присутствие [моего брата], как будто меня обделили любовью…Этот умерший брат, чей призрак встретил меня, носил имя Сальвадор – как мой отец и я, и это не случайно…Я научился жить, заполняя вакуум любви, которая мне в действительности не предназначалась…». (С.Дали, 1973, с.12-13).
